Историки знают: в переломные моменты эпохи роль личности – сильной, цельной, волевой – всегда предельно высока. Так было в прежние времена, так есть и сейчас. В конце 1991 года судьба Черноморского флота России висела на волоске…
Крым. Севастополь. Военные корабли на рейде. Гвардейский ракетный крейсер «Москва» Черноморского флота Российской Федерации. Валерий Лукьянов/FOTOMEDIA/TACC

Подписывая Беловежские соглашения, поставившие точку в истории СССР, Борис Ельцин попросту забыл о моряках-черноморцах. В итоге Черноморский флот (ЧФ) едва не достался Украине. Спас ситуацию, а фактически вернул флот России всего лишь один человек – тогдашний командующий ЧФ адмирал Игорь Касатонов.

– Вы были последним советским командующим Черноморским флотом. Что происходило осенью 1991 года?

– Я приехал в Крым и был представлен в качестве командующего флотом 17 сентября 1991 года. Прибыв с относительно спокойного в политическом плане Северного флота, где 10 лет проходил службу на высоких должностях, я сразу почувствовал атмосферу неустойчивости. Украина напоминала пробуждающийся вулкан с неясной перспективой.

Вдруг, откуда ни возьмись, появился министр обороны Украины – некто генерал-майор авиации Морозов, который мне иногда робко звонил. И конечно, проявлял себя как лидер страны Леонид Кравчук: приехал в Севастополь и заявил, что Украине большой флот не нужен. Его тогда слушали очень внимательно… Потом, когда я поехал в Киев представляться ему в качестве командующего флотом, Кравчук и мне повторил эту мысль…

– Какова была ваша реакция на Беловежские соглашения, поставившие точку в истории СССР?

– Ничего серьезного от встречи лидеров России, Украины и Белоруссии мы не ждали. И поэтому были крайне удивлены, когда узнали, что страны, которой мы давали присягу, больше не существует. Но еще сильнее удивились, когда 11 декабря 1991 года недавно избранный президентом Украины Леонид Кравчук заявил, что отныне мы подчиняемся только ему, что теперь мы не должны ничего докладывать в Москву и что скоро нужно будет всему Черноморскому флоту принимать присягу на верность незалежной Украине.

В тот момент, когда речь зашла о приеме новой присяги, я понял, что все эти слова о незалежности – не бравада, что все очень серьезно. Вы не можете себе представить, с какой скоростью мы с командующими округами генерал-полковниками Виктором Скоковым, Иваном Морозовым, Виктором Чечеватовым мчались в штаб Киевского военного округа, чтобы по ВЧ проинформировать союзного министра обороны Евгения Шапошникова о словах Кравчука.

– И что вам ответили?

– Мы проинформировали Москву, но о том, как быть в этой ситуации, нам никто ничего не сказал. Ничего нам не было сказано и в дальнейшем.

Новая же Украина в это время постепенно прибирала к рукам нити государственного управления структурами развалившегося Советского Союза. По договоренности с Россией Киев переподчинил себе органы безопасности и начал формировать свои органы государственной власти. А 3 января 1992 года вышел приказ министра обороны Украины начать прием присяги во всех частях.

Согласно этому приказу, я должен был организовать присягу всех вверенных мне частей. Иными словами, построить часть и под звуки украинского гимна и под украинским флагом принять присягу – так делали везде на Украине.

Я ПОНИМАЛ, ЧТО ЕСЛИ ФЛОТ ПРИСЯГНЕТ УКРАИНЕ, ТО ВСЯ РОССИЯ НАС ПРОКЛЯНЕТ. КАК МЫ ВИДИМ ТЕПЕРЬ, ЧЕРЕЗ 23 ГОДА, ЭТО БЫЛО ЕДИНСТВЕННО ПРАВИЛЬНОЕ РЕШЕНИЕ

Началась очень бурная деятельность средств массовой информации Украины: газеты, журналы, телевидение – все агитировали за присягу. А в Москве все как будто спрятались.

Видя, что из Москвы нет сигналов, 4 января я объявил флоту о своем решении: присягу украинскую не принимать, ждать политического решения, подчиняться главкому ВМФ Владимиру Чернавину и министру обороны Евгению Шапошникову. Я заявил, что с Министерством обороны Украины мы готовы взаимодействовать, но присягать Киеву не будем.

Подчеркнул при этом: речь не идет о том, что «кто хочет принимать – пусть принимает, кто не хочет – пусть не принимает». Я приказал всем в жесткой форме не принимать украинскую присягу.

– Это решение вы приняли фактически на свой страх и риск?

– Я принял его самостоятельно, без всякого страха и риска. Если бы я его не принял, мог бы случиться настоящий обвал. Я понимал, что если флот присягнет Украине, то вся Россия нас проклянет. Как мы видим теперь, через 23 года, это было единственно правильное решение.

Династия. На портрете – Герой Советского Союза, адмирал флота Владимир Афанасьевич Касатонов. Стоят (слева направо): капитан 1­-го ранга Александр Игоревич Касатонов, адмирал Игорь Владимирович Касатонов, полковник юстиции Кирилл Игоревич Касатонов. Фото из личного архива

Честно скажу, мне самому это решение далось легко. Я себя украинцем никогда не считал: родился во Владивостоке, учился в Москве и Ленинграде, служил на Севере, на Дальнем Востоке, на Черном море. С какого боку припека я должен был стать украинским адмиралом?

– Хуже в той ситуации было только стать киргизским адмиралом?

– Или таджикским! (Смеется.)

– Какая реакция была со стороны Украины на ваше решение?

– Сначала они были в полном недоумении, не знали, что делать, затем обрушили на меня и на Черноморский флот всю силу государственного аппарата.

– А какой была реакция ваших подчиненных?

– Адекватной: от 7 до 12% все-таки приняли украинскую присягу, но остальные выполнили приказ командующего.

– Принимали присягу частями или в индивидуальном порядке?

– В основном в индивидуальном. Но были и коллективные присяги, хотя и редко. Дело в том, что я всячески пресекал это: тех, кто принял украинскую присягу, я исключал из списков части и клеймил такой поступок позором.

– А какие у вас были законные рычаги в этой ситуации?

– Это самый тонкий вопрос, и правильно, что вы его задаете. Я исходил из того, что юридически правопреемник Советского Союза – Россия, правопреемник ядерного оружия – тоже Россия. А значит, и флот подчиняется президенту Российской Федерации, ее министру обороны и мне.

Однако тогда у России была такая иллюзорная идея, что государства стали суверенными, а вооруженные силы по-прежнему будут едины. Поэтому до мая 1992 года в России даже не было полноценного министра обороны, вернее, исполняющим его обязанности был сам Ельцин. Этой расплывчатой ситуацией и попыталась воспользоваться Украина.

Потом наконец Ельцин понял, что нужен министр обороны России, и им стал Павел Грачев. Он был за нас и здорово нам помогал. В итоге украинцам пришлось идти на переговоры.

– Кто финансировал все это время Черноморский флот?

– Украина делала вид, что она финансирует, а на самом деле финансировала Россия. 5 апреля 1992 года Кравчук принял решение взять Черноморский флот под свою юрисдикцию и на его базе формировать украинский флот. К счастью, удалось уговорить Ельцина принять аналогичное решение, и получилось, что оба государства получили юрисдикцию над флотом. Ну, вы понимаете, какую юрисдикцию я выбрал. Я заявил, что украинская юрисдикция на нас не распространяется, что мы подчиняемся только Ельцину и готовы поднимать Андреевские флаги.

Но Ельцин и Кравчук договорились пока не спешить, и начался переговорный процесс. Он был очень тяжелый. Вдумайтесь, находясь географически на территории Украины, нам надо было уйти в правовое поле России. Когда 3 августа 1992 года Борис Ельцин прибыл в Бельбек, я ему доложил: «Черноморский флот России боеготов, укомплектован, готов выполнять любые ваши приказы». Этот доклад был воспринят положительно.

Украина и до того, и после неоднократно пыталась провоцировать нас на открытие огня, на столкновение с кем угодно. Они пытались организовать переприсягание, и частично это им удавалось. Но в целом Черноморский флот проявил величайшие качества моряков: верность присяге, верность нашей истории, верность российскому военно-морскому флагу, идеалам наших предков.

– Но Андреевские флаги на кораблях Черноморского флота подняли значительно позже – в 1997 году?

– Да. До этого времени флот ходил под советским военно-морским флагом. Я сознательно стремился сохранить этот флаг. Вы не представляете, насколько политически было бы здорово: раз – и поднял бы Андреевские флаги на кораблях! Но флот бы действительно тогда разбежался. Потому что у нас было сначала 47 национальностей, потом осталось 23. Советский флаг не давал флоту разрушиться по национальному принципу. Украина через своих призывников пыталась размыть флот, сделать его украинским по факту. И в какой-то момент на отдельных судах украинские агенты пытались поднимать флаги Незалежной.

– Как они попадали на службу к вам?

– По призыву. Их призывала Украина, а служить они шли на Черноморский флот. Но тут я использовал такую хитрость. Я не собирал призывников в учебные отряды по 1,5–2 тыс. человек, а сразу направлял на корабли, в боевые части, и они принимали присягу там – в боевых частях. Присягу СНГ. Это был юридический нонсенс, это мной было придумано и не имело никакой юридической силы. Тем не менее это была единственно возможная альтернатива украинской присяге. Боевая часть, один- пять человек, два человека приняли присягу. Были и те, кто отказывался ее принимать: у одного парня отец был западенец, он запрещал сыну принимать нашу присягу. Что ж, такой сын шел в военные строители, строил дороги, укреплял черноморскую недвижимость, но на кораблях не служил.

Кроме того, я провел операцию, как ее министр обороны Украины назвал, «Малая земля». На боевых кораблях в нарушение всех законов Украины в Севастополь были доставлены российские призывники – 5107 человек. Когда первый эшелон прибыл на Угольную стенку на большом противолодочном корабле «Керчь» – около 800 человек, я вызвал роту морской пехоты. Она должна была обеспечить проход российских призывников до Флотского экипажа. Кто туда только не сбежался! Украинский ОМОН, милиция, служба безопасности, различного рода националисты – все собрались. Но морская пехота у нас была очень боевая, и никто не посмел даже пальцем пошевелить. Жители Севастополя бурно приветствовали большой строй российских призывников.

– Как вы оцениваете то обстоятельство, что решение по флоту не было принято ни в декабре 1991 года, ни позже? Какова ваша оценка поведения Ельцина?

– Вообще это, конечно, большое безобразие. Если бы случилась трагедия и я оказался покорным, под откос пошло бы все. Было, как в 1942 году, когда Севастополь пал под натиском фашистов и линия фронта переместилась на 400 километров на восток. Но в 1992-м, если бы Севастополь и флот были сданы, никакого доминирования в Черноморском регионе у нас уже не было бы. Потеряли бы мы и Азовское море. Я, как гражданин России, имеющий в то время властные полномочия, не мог этого допустить и не допустил.

– На ваш взгляд, можно было решить судьбу как Крыма, так и Черноморского флота еще во время подписания Беловежских соглашений, уже тогда закрепив их за Россией? Многие утверждают, что Украина была готова это отдать…

– Совершенно верно. Кравчук неоднократно заявлял, что можно было это сделать. Но Ельцин действовал так, как он действовал.

– Почему? Он об этом просто не задумывался?

– Нет, я думаю, что сработало окружение, которое оказывало на президента огромное давление, или какие-либо другие внешние силы. Мне кажется, это невозможно, чтобы президент страны мог по своей инициативе такое допустить. Мы оказались заложниками той ситуации.

– Как оценили ваши заслуги?

– Формально меня повысили в должности: я стал первым заместителем главкома ВМФ России. Но на самом деле меня в максимальной степени постарались исключить из переговорного процесса.

– Какие-то слова благодарности были вам сказаны? Как-то тогдашнее политическое руководство вас отметило?

– Нет.

– Вы считаете, что ваш перевод в Москву был решением самого Ельцина или кто-то это пролоббировал?

– Я уверен, что пролоббировали: как мне тогда намекнули, чтобы лишний раз не раздражать Украину. Были такие установки: «утром проснулся, подумай, что сегодня я сделаю для Украины». В итоге политическое руководство того времени сдало западное побережье Черного моря: Измаил, Ильичевск (сейчас этот порт купили американцы), Одессу, Николаев, Очаков, Херсон. Была сдана вся флотская инфраструктура. В Измаиле, Одессе, Очакове украинский спецназ штурмовал флотские объекты, но этого как будто никто не замечал. В тот момент меня уже на флоте не было. Конечно, моряки-черноморцы проявляли героизм, пытались сохранить все, что возможно, но Москва молчала, и в результате все побережье было просто сдано, как говорится, без компромиссов…

– Как будто безоговорочная капитуляция.

– Увы.

– Какие чувства вы испытали, когда узнали о воссоединении Крыма с Россией?

– Я надеялся, что так все и произойдет. После того как в Киеве случился переворот и «Правый сектор» заявил о намерении прибыть в Крым и в Севастополь, необходима была помощь крымчанам со стороны России. И такая помощь была оказана. Президент Владимир Путин принял важное политическое решение. Это выдающееся решение во славу нашей Родины. И конечно, я не могу не отметить высочайший профессионализм наших «вежливых людей». Низкий им всем поклон.

Беседовал Владимир Рудаков

Журнал «Историк»