Материалы военно-исторической  конференции «Армия России в 1917 году – взгляд из 2017 года»

 
Особенностью кадровой военной корпорации дореволюционной России и ее наиболее важной части – генералитета – было то, что офицерской корпус традиционно был отстранен от политической жизни страны. Офицерам было законодательно запрещено участие в любой политической партии, присутствие на политических собраниях и митингах и даже публичные высказывания на политические темы . Это и не удивительно, ведь политическая деятельность в России так или иначе предполагала оппозиционность самодержцу, единолично олицетворявшему русскую государственность, служить которой являлось главной профессиональной целью офицера и генерала. Поэтому уместна формула, высказанная в свое время слушателям академии Генерального штаба генералом М.И. Драгомировым: «Вы можете поступать в какие угодно политические партии. Но прежде, чем поступить, снимите мундир. Нельзя одновременно служить царю, и его врагам» .
Собственно, большинство офицеров и не стремилось разбираться в политике, сторонилось ее как увлечения легковесного и даже постыдного. Поэтому нередко бывало так, что имея блестящее военное и общее образование (а офицеры являлись одной из самых образованных прослоек российского общества), многие офицеры имели самые наивные представления о закономерностях общественного развития, с трудом разбирались в быстро менявшейся ситуации в стране.
Объективно всемерная и целенаправленная многолетняя изоляция офицерства от политической жизни превращала его в политически отсталую социальную прослойку и, как это ни парадоксально, ограничивала и его промонархическую политическую активность . Монархическим офицерство начала ХХ в. могло считаться лишь в силу того, что в его представлениях образ царя совершенно естественно символизировал российскую государственность. В этом состоял фундамент конформистски-пассивной лояльности офицерского корпуса и генералитета самодержавному режиму, слабая сопротивляемость и относительная легкость перехода на службу новым политическим силам, захватывавшим власть в стране и демонстрировавшим «твердую руку» . Отсутствие устойчивых политических знаний и убеждений во многом обусловили конформизм и приспособленчество как главенствующие модели поведения большинства офицеров и генералов в течение всего революционного цикла 1917–1921 гг. Политическую активность в период революционных событий 1917 г. проявила лишь незначительная часть офицерского корпуса и генералитета.
В советской литературе офицерство и генералитет в начале ХХ в. аксиоматично рассматривались как единая монолитная дворянско-буржуазная корпорация, послушный инструмент в руках правых реакционных сил. Наверное, более точно определение современного исследователя И.Н. Гребенкина, отмечающего, что накануне мировой войны офицерский корпус России «находился в процессе формирования как профессиональная группа и представлял собой скорее сословно-профессиональную корпорацию с неоднородной внутренней структурой» . В привилегированном отношении в плане перспектив службы оставалась гвардия, корпус Генерального штаба и офицеры специальных родов войск (кавалерия, артиллерия, инженеры). Хотя и в круг высшего генералитета все чаще пробивались представители социальных низов (таковыми, например, были М.В. Алексеев, Л.Г. Корнилов, А.И. Деникин). В годы Первой мировой войны и революции этот разрыв значительно усилился.
Мировая война, совсем не случайно названная современниками «Великой», стала причиной крайне динамичных перемен в состоянии российского общества, его структурных характеристик, настроений и взглядов. Русский офицерский корпус не остался в стороне. Он изменился и численно, и качественно. Если на начало войны в армии насчитывалось около 40 тыс. офицеров и еще около 40 тыс. окончили нормальный курс (выпущены из военных училищ после мобилизации или в начале войны). А за последующие три года в войска было выпущено еще 220 тыс. офицеров военного времени. Это больше, чем за всю историю русской армии до начала мировой войны . К третьему году войны довоенный кадровый состав в основном выбыл из строя и в пехотных полках составлял, по современным оценкам, не более 4% .
Между кадровыми офицерами и офицерами военного времени была колоссальная разница. Первые являлись профессиональными военными, нередко потомственными, посвятившими всю свою профессиональную карьеру военной службе. Вторые, напротив, надели погоны только в годы войны, и, не случись таковой, вполне вероятно, никогда бы не оказались в армии. Он значительно хуже были подготовлены к управлению войсками, обычно занимали младшие командные должности, дослуживались до штабс-капитанов и капитанов (для дальнейшего чинопроизводства в штаб-офицеры требовалось специальное военное образование). По социальному составу офицеры военного времени были значительно ближе народным массам, поскольку и сами в значительной мере выходили из их среды. Именно тектоническими изменениями социального состава офицерского корпуса в период мировой войны следует объяснять то, после Февраля 1917 г. переход офицерства на сторону демократии – явление, совершенно немыслимое совсем недавно, в годы Первой русской революции – стало массовым и повсеместным. Таким образом, за годы войны офицерский корпус превратился в довольно пестрое в социальном отношении сообщество.
Политический раскол в среде высшего командного состава русской армии – процесс более сложный, не сводимый к простой «демократизации», размыванию социального состава в связи с восполнением боевых потерь, поскольку уровень потерь здесь, разумеется, был значительно ниже (хотя из строя по разным причинам к 1917 г. выбыло 208 генералов ). Как отмечается современными исследователями, «и на втором, и на третьем году войны во главе армии находился и продолжал определять ее лицо прежний кадровый генералитет и штаб-офицерский корпус» . Поведение русского генералитета накануне революции и в 1917 г. обусловливалось, прежде всего, дальнейшим углублением политического кризиса и прогрессирующим разложением армии, грозившим поражением России в войне.
К началу 1917 г. помимо своей воли самим ходом событий высшее командование российской армии оказалось втянутым в соперничество политических сил и группировок.

По мере неблагоприятного развития войны и ее затягивания значительная часть генералитета обоснованно приходила к осознанию того, что существующий государственный режим не способен привести Россию и ее армию к победе. Субъективно генералитет стремился переложить ответственность за малоуспешный ход войны на правительство, не сумевшее обеспечить должного снабжения войск. Уже по этой причине военное командование ситуативно становилось союзником тех сил, которые стремились к переделу власти и готовили переворот в правящем лагере, персонифицированном в фигуре царя . Поэтому в кризисный момент высшее командование действующей армии отказалось от поддержки монарха, найдя взаимопонимание с либеральной оппозицией. Представители высшего генералитета в лице генералов М.В. Алексеева, Н.В. Рузского, Ю.Н. Данилова, Н.И. Иванова стали непосредственными участниками драмы, связанной с отречением Николая II от престола.

В выборе высшего генералитета сказались усиленно пропагандируемые либералами настроения недовольства правительством, происками «темных сил» и мнение о том, что перемены в руководстве страны помогут выправить ситуацию на фронте. При этом сами Алексеев, Иванов, следуя формуле «пожертвовать монархом, но сохранить монархию», до конца пытались организовать карательную экспедициюв Петроград для подавления разгоравшегося вооруженного восстания.

Лишь в совершенно безнадежной ситуации фактически свершившейся революции они присоединились к представителям образованного Временного комитета Государственной думы, объявившего о переходе власти в его руки.

Однако после падения монархии события стали развиваться по самому неблагоприятному и неожиданному сценарию. Печально знаменитый Приказ Петросовета № 1 и фактически сложившееся с первых дней революции двоевластие самым пагубным образом сказались на состоянии воинской дисциплины, и без того низкой.

Армия превратилась в арену общественной и политической борьбы, с каждым днем принимавшей все более ожесточенные формы. Военное командование, объявленное «реакционным элементом», стало объектом политических чисток и просто бандитских нападений и расправ со стороны анархистски настроенных солдатских толп.

Например, уже ко 2 (15) марта Балтийский флот потерял 120 офицеров, генералов и адмиралов, из которых были 76 убиты (в их числе главный командир Кронштадтского порта адмирал Вирен, его начальник штаба адмирал Бутаков, начальник 2-й бригады линкоров адмирал Небольсин, командующий Балтийским флотом адмирал Непенин). «На офицерский состав жалко было смотреть, так как они были терроризированы, и много их погибло от рук своих же солдат…», — вспоминал очевидец . И такая картина была повсеместной.
Происходящие события очень быстро наметили глубокие трещины в еще недавно монолитной офицерской корпорации, обусловили раскол в среде командного состава, политизацию части из них. В целом же в военной среде, особенно в первые недели революции, царила растерянность. Немалая часть офицеров и генералов, опасаясь разделить судьбу своих товарищей, изгнанных со службы или даже линчеванных, выбирала привычную жизненную стратегию и конформизма и мимикрии, плыла по течению, примеряя на себя непривычную роль «демократа».

«Непротивление было всеобщее, – вспоминал А.И. Деникин, – Тяжело было видеть офицерские делегации Ставки, во главе с несколькими генералами, плетущиеся в колонне манифестантов, праздновавших 1-е мая, в колонне, среди которой реяли и большевистские знамена, и из которой временами раздавались звуки Интернационала… Зачем? Во спасение Родины или живота своего?»

Часть генералитета включалась в процесс «революционного творчества» солдатских масс, фактически расписываясь в своем бессилии противостоять им. Например, главный начальник Киевского военного округа генерал от инфантерии Н.А. Ходорович 22 марта распорядился передать контроль над всем имевшимся в войсках оружием депутатам гарнизона Киева .
Другой естественной реакцией на происходивший развал армии и бессилие восстановить дисциплину в войсках, стал добровольный уход со службы той части офицеров и генералитета, которая не находила себя в новых условиях.

Генерал А.М. Драгомиров отмечал, что «ужасное слово «приверженцы старого режима» выбросило из армии лучших офицеров… Много офицеров, составлявших гордость армии, ушли в резерв только потому, что старались удержать войска от развала… Количество уволившихся старших и высших начальников исчислялось сотнями. Только перед самым началом июньского наступление на Западном фронте ушло 60 начальников рангом от командира корпуса до полка.
Однако не весь командный состав Российской армии страдал от происходивших революционных событий. В первые же дни революции «на верхах, в особенности среди [офицеров] Генерального штаба, появился новый тип оппортуниста, слегка демагога, старавшийся угождением инстинктам толпы стать ей близким, нужным и на фоне революционного безвременья открыть себе неограниченные возможности военно-общественной карьеры…»

По мере выдвижения на первые роли А.Ф. Керенского, весной 1917 г. не по чинам и выслуге, а благодаря политической позиции, в Военном министерстве стремительно выдвинулась молодая генерация 35–40-летних штаб-офицеров и генералов, в основном левых взглядов.

По воспоминаниям Генерального штаба полковника П.А. Половцова, оказавшегося в самой гуще событий в Петрограде в марте 1917 г., при Керенском сложился кружок «младотурок» (так они именовали себя по аналогии с турецкими военными-революционерами, пришедшими к власти в стране в 1908 г.), в который входили, кроме Половцова, Генерального штаба полковники Ф.И. Балабин, В.Л. Барановский, А.И. Верховский, Г.А. Якубович, Г.Н. Туманов, полковник Б.А. Энгельгардт, инженер П.И. Пальчицкий и ряд других. А.И. Верховский был убежденным эсером; Б.А. Энгельгард – октябристом, депутатом IVГосударственной думы. Следует обратить внимание на то, что большинство из перечисленных офицеров имели военное академическое образование, часто по 1-му разряду, а, значит, их нельзя просто отнести к выскочкам и авантюристам. Скорее речь нужно вести о честолюбивых карьеристах, рассчитывавших за короткое время пройти по служебной лестнице путь, на который могла уйти вся жизнь. Почти все они действительно «за отличия по службе» получили при Временном правительстве генеральские чины, хотя в целом производство в генералы в этот период было очень скупым.

С первых же дней революции эти офицеры стали ближайшими военными консультантами А.Ф. Керенского и фактически вершили кадровою политику. По утверждению Половцова, именно с «младотурками» в конце марта Керенский приватно советовался о кандидатуре Верховного главнокомандующего – А.А. Брусилов или М.В. Алексеев . А с «воцарением» А.Ф. Керенского в начале мая в качестве военного и морского министра «младотурки» заняли ключевые должности в Военном министерстве, Главном и Генеральном штабах, а также в наиболее политически значимых военных округах. Так, Г.А. Якубович и Г.Н. Туманов стали помощниками военного министра, П.А. Половцов 9 (22) мая – командующим войсками Петроградского округа, а А.И. Верховский 18 (31) мая − Московского. Ф.И. Балабин занял пост начальника штаба Петроградского округа .
Под влиянием и при непосредственном участии перечисленных офицеров вершилась кадровая политика Временного правительства в области замещения высших командных должностей в армии.

Выдвиженец революции полковник А.И. Верховский, после корниловского выступления ставший военным министром, формулировал ее так: «Центральным вопросом является вопрос подбора командного состава. Генералы, которые руководят операциями, в большинстве своем неспособны привести армию к победе. Надо пойти на решительные перемены в высшем командном составе. Это погасило бы острое недовольство в солдатских массах и среди офицерства и, быть может, позволило бы довести войну до победного конца» . 6 (19) марта военный и морской министр А.И. Гучков направил новому Верховному Главнокомандующему М.В. Алексееву телеграмму с призывом «теперь же и безжалостно освободить армию от неспособного и устаревшего командного состава, дать широкий простор движению, таланту и энергии» .

Во время так называемой «гучковской чистки» в апреле-мае 1917 г. было отстранено 143 старших начальника, в т.ч. 70 начальников дивизий. Это составило 60% высших командиров и начальников .
При этом всегда следует учитывать, что большинство кадровых решений в армии правительству приходилось согласовывать с Петросоветом.

Как признавался в марте Гучков генералу Алексееву, «можно прямо сказать, что Временное правительство существует, лишь пока это допускается Советом рабочих и солдатских депутатов. В частности, по военному ведомству ныне представляется возможным отдавать лишь те распоряжения, которые не идут коренным образом вразрез с постановлениями вышеназванного Совета» . А нередко высшие начальники смещались на местах по решению новых органов власти – всевозможных комитетов и советов, которые затем делали запрос в Петроград о присылке нового командующего войсками или об утверждении в должности представленной ими кандидатуры. Правительству оставалось лишь формально закрепить состоявшееся решение. Например, отстранение от должностей командующего войсками Туркестанского округа генерала от инфантерии А.Н. Куропаткина, его помощника и начальника штаба состоялось 18 (31) марта на объединенном собрании депутатов всех частей Ташкентского гарнизона, представителей от «организованных групп граждан-мусульман», советов рабочих и крестьянских депутатов. Собрание назначило на вакантные должности своих кандидатов, а министру-председателю Временного правительства Г.Е. Львову предложило утвердить их назначение .
Правительству приходилось лавировать, подбирая на ответственные посты генералов, умевших поладить с солдатами. Например, мало чем проявившие себя в ходе войны генерал-майоры М.Д. Бонч-Бруевич и В.А. Черемисов, настроенные демократически (Бонч-Бруевич даже вошел в Совет солдатских депутатов Псковского гарнизона, который он возглавлял), быстро поднялись по служебной лестнице.

Черемисов в августе 1917 г. уже был уже полным генералом и возглавлял фронт. На высшие начальствующие должности командующих войсками военных округов нередко становились лица, вообще далекие от строя, надевшие военный мундир впервые за долгие годы, но зато политически ангажированные, близкие по взглядам и просто лично знакомые с тогдашними лидерами Временного правительства – А.И. Гучковым и А.Ф. Керенским. Например, во главе Московского военного округа был поставлен подполковник А.Е. Грузинов − председатель московской губернской управы, октябрист; Киевского − полковник К.М. Обручев, социал-революционер, бывший политический ссыльный; Казанского − подполковник А.П. Коровиченко, присяжный поверенный, социалист . Родственник Керенского по жене полковник В.Л. Барановский был начальником кабинета военного министра.
Революционные выдвиженцы стремились уловить народные чаяния, не останавливались перед популистскими мерами в ущерб сохранению дисциплины в войсках и порядка на улицах.
Например, командующий войсками Московского военного округа подполковник А.Е. Грузинов в первые же дни пребывания в должности издал распоряжение о полной ликвидации полицейской стражи на железнодорожных объектах в радиусе 300 км от Москвы, объясняя это тем, что «всякое появление жандармов на станциях нервирует толпу и вызывает массу эксцессов…» .

В целом, по оценке А.А. Брусилова, революцию приняло (в том числе по убеждению) и смогло приспособиться к новым порядкам до 15–20% . Упомянутый выше Верховский, убежденный эсер, еще в 1905 г. исключенный из Пажеского корпуса за вольные высказывания, писал в своем дневнике: «Мы должны дотянуть с этой армией до мира. Нужно нам, офицерам, заключить союз с лучшей частью солдатской массы и направить движение так, чтобы победить нарастающее анархическое начало и сохранить силу наших войск и кораблей» . Согласно своим убеждениям, Верховский активно участвовал в работе советских солдатских органов в своем гарнизоне в Севастополе и считал, что этим уберег гарнизон от полного разложения.
Между тем, в среде высшего командного состава зрели и иные настроения. Большинству претил популизм и братания с солдатскими массами в ущерб дисциплине и боеспособности войск. Неудачное летнее наступление 1917 г. (слайды 20-21) с его массовым дезертирством и сдачей в плен показало, что разложение армии достигло пика.

Под воздействием уже открыто агитировавших большевиков целые полки не подчинялись приказам и уходили в тыл. Митинговщина не прекращалась уже ни на час.

В этот период в среде консервативно настроенного генералитета зреет понимание того, что на прежних началах старую армию реанимировать уже невозможно.
Наиболее активные противники свершившегося переворота стали объединяться в офицерские организации и союзы. Являясь порождением охватившего всю армию процесса демократизации, офицерские союзы в то же время создавали благоприятную почву для конспиративной деятельности антидемократических сил. В мае в Ставке в Могилеве образовался Главный комитет Всероссийского союза офицеров.
Не менее значимой инициативой весенне-летнего периода 1917 г., возникшей в среде консервативно настроенного генералитета и офицерства, следует считать развертывание кампании по формированию добровольческих ударных частей, основанных на безусловной дисциплине и авторитете командиров.

В кругах оппозиционного революционным комитетам и Временному правительству военного руководства такие части рассматривались в качестве силы, на которую можно будет опереться в кризисный момент. Одним из первых таких частей стал сформированный в май 1917 г. Корниловский отряд Юго-Западного фронта капитана М.О. Неженцева, позже развернутый в полк.

В дальнейшем было создано несколько десятков ударных рот, батальонов и полков. Они использовались не только на линии фронта, но и в качестве заградительных отрядов и при подавлении солдатских бунтов. Не случайно ударники составили костяк первых белых частей в начале Гражданской войны в 1918 г.
Постепенно выдвинулся вождь консервативной части офицерства – генерал от инфантерии (с 27 июня (10 июля) 1917 г.) Л.Г. Корнилов.

Популярный боевой военачальник, первоначально действовавший заодно с Временным правительством, принявший должность командующего войсками Петроградского округа, а затем и Верховного Главнокомандующего (с 18 июля (1 августа) 1917 г.) и надеявшийся исправить ситуацию с развалом армии, постепенно Корнилов расходился с Керенским во взглядах.

На проходившем в августе 1917 г. Государственном совещании, Корнилов потребовал от правительства признания за ним ответственности «только перед собственной совестью и всем народом», предоставления полной самостоятельности во всех кадровых и оперативных вопросах. У немалой части кадрового офицерства и генералитета эти требования вызвали живой отклик.

Вооруженное выступление Л.Г. Корнилова 25–31 августа (7–13 сентября) стало открытым заявлением наиболее влиятельной части генералитета о своем несогласии с курсом Временного правительства. Членов правительства Корнилов считал «слизняками», идущими на поводу у большевиков, и главную угрозу видел именно в распространении большевизма. Генерал потребовал отставки правительства и предоставления ему чрезвычайных полномочий, выдвинув программу «спасения Родины» (милитаризация страны, ликвидация революционно-демократических организаций, введение смертной казни и т.д.). В среде высшего фронтового генералитета Корнилов в основном нашел поддержку.

Двое из пяти главнокомандующих армиями фронтов (Юго-Западного А.И Деникин и Северного В.Н. Клембовский) открыто поддержали Корнилова, а еще двое объявили о своей солидарности с ним. Также Корнилова поддержали Союз офицеров и петроградские офицерские организации.
Корниловский мятеж можно считать последним водоразделом, потребовавшим от офицерства и генералитета определиться, на чьей они стороне, ибо сторонники Корнилова теперь считались не просто реакционерами, а государственными преступниками.

Выступление спровоцировало рост конфликтных настроений внутри офицерского корпуса. Силовой отпор Корнилову был оказан не только представителями советских властей, но и самим высшим командованием, прежде всего в тылу. Так, например, командующий Московским военным округом А.И. Верховский объявил войска округа на военном положении, отстранил от должностей всех прокорниловски настроенных офицеров. Особо отличившиеся при подавлении мятежа военачальники новой волны были немедленно отмечены: А.И. Верховский произведен в генерал-майоры и назначен военным министром, а ведший переговоры с генералом А.М. Крымовым Генерального штаба полковник С.М. Самарин также через несколько дней получил генеральский чин.

27 августа (9 сентября) 1917 г. был издан приказ Временного правительства армии и флоту № 553 о смещении со своих постов не только участников путча, но и тех офицеров, «которые… неспособны повести войска к отражению врага в дружной работе по укреплению республиканского строя в России». В течение октября было уволено 20 только высших войсковых начальников, что довело общее число уволенных с начала революции генералов до 374 человек . Корниловское выступление вызвало и новую волну самосудов. Так, 29 августа (11 сентября) постановлением Выборгского Совета рабочих и солдатских депутатов были арестованы командир 42 армейского корпуса генерал от кавалерии В.А. Орановский и ряд генералов и чинов штаба. Толпа солдат вытащила их из помещения гауптвахты, растерзала, а трупы сбросила в море . Характерно, что все попытки Керенского приостановить подобные эксцессы потерпели неудачу, как и аналогичные акции Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов.
По определению генерала Н.Н. Головина, осенью «произошел окончательный разрыв между двумя лагерями: офицерским и солдатским. При этом разрыв этот доходит до крайности: оба лагеря становятся по отношению друг к другу вражескими. Это уже две вражеские армии, которые еще не носят особых названий, но по существу это белая и красная армии».
Говоря о расколе российского офицерского корпуса и генералитета в 1917 г., нельзя подходить к проблеме механистично, оперируя лишь массами, коллективными интересами. На руинах империи и перед лицом неизвестности каждый человек строил свой собственный выбор. Страдания семьи, крушение карьеры и надежд, угроза элементарного голода или расправы со стороны новой власти – все это было предметом напряженной рефлексии русского офицера. Теперь, когда рухнули вековые устои общества и страна стояла на краю гибели, многие оказались перед неумолимыми внешними обстоятельствами, мучительным судьбоносным выбором: на чьей стороне стать в разворачивающейся братоубийственной войне.

Осенью 1917 г., по мере нарастания социального и политического кризиса, высшие военные круги сохраняли лишь внешнюю лояльность Временному правительству и, несмотря на печальный опыт корниловского выступления, не оставляли мысли об изменении политического курса вооруженной силой, открыто провозглашая целью защиту правительства в случае восстания большевиков. В этом направлении действовало сразу несколько центров – Ставка Верховного главнокомандующего во главе с его начальником штаба Н.Н. Духониным рассчитывала на снятые с фронта надежные войска; генерал М.В. Алексеев делал ставку на конспиративную офицерскую организацию, формируемую им в Москве и Петрограде и нацеленную на вооруженное противодействие восстанию большевиков с одновременным выдвижением политических требований правительству; а находившиеся под арестом в Быховской тюрьме генерал Корнилов и его сторонники пришли к осознанию того, что новую армию нужно строить на новых началах, сосредоточив в одном месте все сочувствующие силы. Таким местом считался казачий Дон .
Как показали дальнейшие события, наиболее жизнеспособной оказалась третья концепция, приведшая к полномасштабной гражданской войне в России. Что же касается судьбы Временного правительства, то, когда 25 октября (7 ноября) началось вооруженное восстание большевиков, почти никто не стал на его защиту (только в Москве несколько дней шли уличные бои), настолько оно дискредитировало себя, в том числе в глазах офицерства. К тому антибольшевистский фронт еще не обзавелся к тому времени реальной боевой силой и был обезглавлен.
Таким образом, в течение крайне короткого исторического отрезка – чуть более полугода, с марта по октябрь 1917 г., российский офицерский корпус и высший командный состав совершили катастрофическую эволюцию от крепкого, хотя и не однородного организма к поделенным на несколько враждующих лагерей группировок. Разделение офицерского корпуса по политическому признаку продолжилось и углубилось в годы Гражданской войны. Штаб-офицеры и генералы погибшей Российской армии стояли у истоков армий всех враждовавших сторон и, без сомнения, сделали развернувшейся на просторах бывшей империи братоубийственную войну особенно ожесточенной и кровавой.